"Петр вышел неожиданно из боковой дверцы, — был в голландском платье, красный, видимо, выпивший. «Здорово, здорово», — повторял добродушно, здоровался за руку, иных похлопывал по спине, по голове. С ним — несколько человек: Митрофан Шорин и Алексей Свешников (в венгерских кафтанах); братья Осип и Федор Баженины — серьезные и видные, с закрученными усами, в иноземном суконном платье, узковатом в плечах; низенький и важный Иван Артемьич Бровкин — скоробогатей — обрит наголо, караковый парик до пупа; суровый думный дьяк Любим Домнин, и какой-то, по одеже простой посадский, — неведомый никому человек, с цыганской бородой, с большим залысым лбом. Этот, видимо, сильно робел, шел позади всех.
Петр сел на лавку, оперся о раздвинутые колени. «Садитесь, садитесь», — сказал придвинувшемуся купечеству. Помялись. Он велел, дернул головой. Старшие сейчас же сели. Оставшийся стоять думный дьяк Любим Домнин вынул сзади из кармана грамоту, свернутую трубкой, пожевал сухими губами. Тотчас братья Осип и Федор Баженины вскочили, держа на животе аглицкие шляпы, важно потупились. Петр опять кивнул на них: — Вот таких бы побольше у нас... Хочу при всей людности Осипа и Федора пожаловать... В Англии, в Голландии жалуют за добрые торговые дела, за добрые мануфактуры, и нам — ввести тот же обычай. Верно я говорю? (Обернулся направо, налево. Приподнял бровь.) Вы что мнетесь? Денег, боитесь, буду у вас просить? По-новому надо начинать жить, купцы, вот что я хочу…
— Читай, Любим, — сказал Петр дьяку.
Братья Баженины опять почтенно потупились. Любим Домнин высоким голосом сухо, медленно читал:
«...дана сия милостивая жалованная грамота за усердное радение и к корабельному строению тщание... В прошлом году Осип и Федор Баженины в деревне Вовчуге построили с немецкого образца водяную пильную мельницу без заморских мастеров, сами собою, чтобы на той мельнице лес растирать на доски и продавать в Архангельске иноземцам и русским торговым людям. И они лес растирали и к Архангельску привозили, и за море отпускали. И есть у них намерение у того своего заводу строить корабли и яхты для отпуска досок и иных русских товаров за море. И мы, великий государь, их пожаловали, — велели им в той их деревне строить корабли и яхты и, которые припасы к тому корабельному строению будут вывезены из-за моря, пошлин с них имать не велеть, и мастеров им, иноземных и русских, брать вольным наймом из своих пожитков. А как те корабли будут готовы, — держать им на них для опасения от воровских людей пушки и зелье против иных торговых иноземческих кораблей...»
Долго читал дьяк. Свернул в трубку грамоту с висящей печатью, положа на ладони, подал Осипу и Федору. Приняв, братья подошли к Петру и молча поклонились в ноги, — все — чин-чином, степенно. Он поднял их за плечи и обоих поцеловал, но уже не по царскому обычаю, — ликуясь щечкой, — а в рот, крепко."
©Алексей Герман "Россия молодая".
Теперь пара слов о более близких нашему времени предках.
Баженин Алексей Васильевич, в середине 20-х годов двадцатого века, повторил путь своего знаменитого земляка, пришёл по рельсам из Архангельской губернии в Москву. Одной из причин этого похода было то, что его, как последнего из известного рода, женили без его желания. Выбрав ему в пару девушку из ещё одного известного рода российских промышленников, занимавшегося исстари производством пеньковых канатов.
Что было, по задумке, способом восстановить финансовые возможности семьи, серьёзно пострадавшей сначала от революционных перемен, а затем от интервенции Антанты. Однако у самого Алексей Васильевича это не вызвало большого энтузиазма.
Долгие годы, а это был сначала период НЭПа, а затем его сворачивания со всеми вытекающими, он рассказывал, что на самом деле, а в этот исторический период одним из основных вопросов был “что Вы делали до 1927 года?”, происходит из села Баженово Архангельской губернии, откуда сбежал от жестокого кулака. А чтобы его не нашли, сменил исходную фамилию Баженов на Баженина.
В общем, большой сказочник был Алексей Васильевич. Зато руки у него были, по фамильному наследству, золотые. А голова дурная. Только он мог, в 1937 году, который сейчас воспринимается как период большого террора, бросить партбилет на стол.
Откомментировав в свойственной ему язвительной манере, своё персональное отношение к ВКПб. Имея при этом уже троих детей. Первого, Евгения, от первого брака. И вторых, Владимира и Юлию, от второго. От чего его вторую жену, урождённую Ерошину Пелагею Семёновну, чуть был не хватил “кондратий”. Она, кстати, как потом выяснилось, оказалась из удивительной семьи. Все знают, кто совершил холостой выстрел из Авроры. А вот фамилия заряжавшего, как раз и принёсшего именно холостой заряд, была как раз Ерошин, как раз самый старший брат этой, довольно большой семьи.
И ещё долго она нервно дёргалась, услышав последи ночи звуки подъезжающих автомобилей к дому на Бутырском Валу. Из которого в те годы многих увезли на “чёрных воронках”.
Но ни Алексей Васильевича, ни кого либо ещё из семьи, не тронули. Ибо такого мастера надо было ещё поискать. Слесарь и токарь 7-го разряда был человеком, на котором держался завод. Когда началась Война, вся семьи была вывезена в эвакуацию в казахстанский город Ишимбай.
Вообще говоря, фамилия могла бы и закончится, если бы не упрямство младшей дочери, Юрии Алексеевны. Которая, выйдя замуж, не поменяла фамилию. Хотя по той линии, интересные предки тоже прослеживаются. Взять хотя бы деда по материнской линии мужа.Борис Васильевич Коротков, которого за немногословие прозвали “Борис-молчун”, был первым инженером - электриком первой московской электростанции. По тому времени, это было что-то между колдуном и святым. И в его, увешанные электросхемами владения, даже сотрудники царской “охранки” не решались входить.
Чем и пользовался будущий “всесоюзный староста”, Калинин Михаил Иванович. Обещавший, уже после Революции, помочь неоднократно спасавшему его “молчуну” всем, что ему понадобится.
Чем Борис Васильевич ни разу, в силу своего характера и взглядов на жизнь, не воспользовался. Как передавали его потомки, даже в самые тяжёлые годы, на просьбу родственников обратиться за помощью к великому ПредСовНарХозу, отвечал “если Михал Иванович про меня вспомнит, то вот тогда и попрошу.”
В общем, эта была вводная, просто чтобы было понятно, почему в семье частенько звучит “у меня папа - инженер”.